Это просто эхо - Роман Бобза

Когда песня закончилась, я сказал ей идти за мной и надеть куртку.

– Зачем? – спросила она. В голосе промелькнули нотки радостного удивления.

– Увидишь.

Мы вышли в коридор. Я запер квартиру, взял Лену за руку. Мы пошли к лифту. Вызвали, и он поднял нас на двенадцатый этаж. Мы вышли и свернули на лестничный пролёт. Поднялись к решётке, пресекающей доступ на чердак.

– Мы что, на крышу? – удивилась Ленка.

– Да. Держи, будешь светить, – я дал ей телефон. Она направила луч света на замок. Вскрыл замок проволочкой, вытащил из петель. Отворив решётку, мы стали подниматься.

– Ты только не пугайся, – сказал я. – Там могут быть голуби или коты. Хорошо?

– Хорошо, – прошептала она.

Преодолев два пролёта, мы подошли к небольшой двери, которая выходила на крышу. Дверь была не заперта.

– Аккуратно иди за мной. Ничего не бойся.

Я отворил тяжёлую железную дверь и вышел на крышу. Солнце коснулось брюшком розового горизонта. До края крыши – четыре метра. Я вышел из надстройки. Лена пошла за мной. Мы обогнули надстройку и остановились в центре площадки, покрытой серым шершавым рубероидом. Бросив на него балахон, я сказал Лене:

– Садись.

Мы сели лицом к солнцу и долго смотрели, как пунцовый закат тает в небе, будто малиновое мороженое.

Когда стемнело, мы спустились на двенадцатый этаж. Заперли решётку тем же хитрым способом и на лифте спустились на мой этаж.

Мы молчали. Слова были лишними сейчас. Я вымыл руки, ушёл на кухню. Достал из холодильника тушку цыплёнка, разрезал на кусочки. Болгарские перцы разрезал на лепестки. Сложил всё это на противень и отправил запекаться. Лена пришла на кухню.

– Давай посмотрим что-нибудь весёлое.

– Давай.

– Есть хочу.

– Придётся подождать минут сорок.

– Хорошо.

Пока готовился ужин, мы посмотрели несколько серия «Блудливой Калифорнии». Потом поели и легли спать.

Обычно среди ночи я просыпался редко. Позже, после этого странного происшествия, я думал, что просто что-то почувствовал подсознанием. Сколько времени было, когда я проснулся среди ночи, не знаю. Знаю, что Ленка заснула сразу же, как мы легли, а я некоторое время ворочался. А произошло вот что.

Я раскрыл глаза и увидел, как возле дивана, на котором я спал, в тёмной комнате стоит Ленка в трусах и ливчике. В её руке – длинный кухонный нож, и смотрит она на меня пустыми чёрными глазами.

От страха я не мог двигаться. Мысль «Она меня убьёт» – единственная мысль в ту секунду. И в голову мне пришло только одно: приказать ей лечь спать.

– Ложись спать, – сказал я генеральским тоном. Настолько приказным, насколько вообще можно сказать, когда яйца подкатили к подбородку от страха.

Она, глядя перед собой, легла в постель. Нож выскользнул из пальцев и со звоном упал на пол. Я поднялся и забрал его. Меня трусило. Закрыв дверь в комнату, я ушёл на кухню и спрятал нож в ящик стола. Сердце стучало так сильно, что мир, впитываемый моими глазами, сотрясался в такт.

Я распахнул форточку и закурил. Пальцы, держащие сигарету, тряслись. Чтобы не было ещё одного такого инцидента, спрятал все ножи в духовку. Не заметил, как сигарета дотлела до фильтра, обжёгся и швырнул окурок в распахнутое окно. Закурил ещё одну, постарался сосредоточить мысли на дыхании. Но они не слушались, тревожили меня.

Позже я лёг, постарался уснуть. И не мог. Лежал с закрытыми глазами, а воображение рисовало жуткие картины из ужастиков.

Спустя минут сорок Ленка стала дёргать руками и ногами и сдавленно выть. Я попытался её разбудить. Она не просыпалась и продолжала дёргаться и выть. Тогда я чуть слышно свистнул, и она замолчала ненадолго.

На улице стало светать, а я всё лежал и иногда посвистывал. Когда Лена проснулась, я дремал. Она поднялась с дивана чуть слышно, чтобы меня не разбудить, но я почувствовал и вскочил.

– Господи! – воскликнула она и приложила ладонь к груди. – Как ты меня напугал.

– Извини, – сказал я. – Который час?

– Без двадцати девять. Мы опаздываем.

– Угу. Уже встаю.

Она пошла в ванную. Я же пошёл на кухню: сил умываться и чистить зубы у меня не было. Приготовил бутерброды и включил чайник.

Мы сидели на кухне и завтракали, когда я вдруг вспомнил ночное происшествие.

– Слушай, ты помнишь, что вытворяла ночью?

– Нет, – сказала она. Её лицо было спокойным, заспанным. И она действительно не поняла, о чём я говорю.

– Я проснулся среди ночи, а ты стояла возле меня с ножом. И глаза у тебя были чёрными и пустыми.

Лена перестала жевать.

– Неужели снова началось? – сказала она вполголоса, словно сама себе. – Ты в порядке? Я не задела тебя?

– Нет. Но это было жутко. А потом ты выла и дёргалась. Как будто кто-то дёргал тебя за нити, привязанные к рукам и ногам. Что это с тобой?

Лена коснулась моей руки:

– Извини. Я не могу объяснить. Нужно спешить.

Мы оделись, взяли рюкзак и сумку и пошли к автобусной остановке. Молчали: у меня было дерьмовое настроение и недосып, Ленка думала о чём-то своём.

До пятницы я дотащился, как бедняга, заблудившийся в пустыне. Это неделя далась мне слишком уж тяжело. Не было сил анализировать своё состояние. Я добрёл до своего подъезда, поднялся на этаж, ввалился в квартиру и, не сняв ботинок, припал к крану в ванной. Втягивал холодную воду. Вдыхал воздух и снова пил.

В дверь постучали. Я выключил воду и открыл дверь. Передо мной стоял сосед Дима и улыбался. В его руках был свёрнутый синий туристический коврик и спальник.

– Здоров. Готов?

– Я только пришёл.

– Не закупал ещё ничего?

Говорить не было сил. Я помотал головой.

– За час успеешь? – спросил Дима. – Мы в пять уже хотим выезжать.

– Успею.

Не представляю, от чего я мог так устать. Всё тело болело, но я был готов бежать с рюкзаком куда угодно и сколько угодно, лишь бы покинуть на время этот опостылевший город.

– Как соберёшь рюкзак, заходи к нам. Это тебе.

Я принял снаряжение и закрыл дверь.

Скинул спальник и туристический коврик в комнате, взял чистое бельё и принял душ. После без аппетита съел вчера поджаренное филе пангасиуса. Сварил и выпил кофе. Потом надел спортивные штаны, балахон, взял пакет и деньги и пошёл в магазин.

Я признался себе, что с удовольствием провёл бы дня три в глубоком лесу. Три, не больше. Потому что после трёх суток турист перестаёт быть гостем и становится жителем леса. В таком случае с него иной спрос.

Моё отношение к лесу с недавнего времени стало трепетным. Удивительным образом лес и недолгая жизнь в нём превращали меня в другого человека. Я закрывал глаза и видел неординарную жизнь разных людей. А спустя время я понимал, что все эти люди – это я. И шерпа, который идёт по ледяному склону Эвереста. И английский охотник за слоновой костью. И немецкий офицер в идущей на дно подводной лодке. Всё это был я.

Магазин за соседним домом оказался закрыт. Я свернул направо, обошёл двухэтажное здание, прошёл по двум дворам и детской площадке и вышел к футбольному полю. Четверо детей кричали и гоняли мяч. Солнце стояло высоко над их головами. Миновав поле, я свернул за дом и вышел к небольшой площадке с дорогой. На ней были небольшой продуктовый магазинчик, аптека с жёлтой вывеской, бар с полосатым навесом, парикмахерская.

В продуктовом магазине я взял две баночки с консервированным тунцом, плоскую бутылку коньяка, сухофрукты, пачку гречки, банку консервированной тушёнки, четыреста граммов сухого рыбьего филе – солёного и с острым красным перцем.

Когда вышел из магазина, двери захлопнулись, а мой взгляд упёрся в стену многоэтажного дома напротив. Чёрной краской там было написано «Каждый должен вытирать свой зад сам». И я был полностью с этим согласен.

В пять часов вечера я постучал в дверь соседям, и мы вместе пошли к лифту. Минут десять подождали маршрутку. Дима и Даша нервничали, я чувствовал это. Говорить не хотелось.

Мимо проносились автобусы, автомобили и мотоциклы. На одном, длинном автобусе с числом 28 была наклеена рекламная плёнка. На ней было фото пустыни и горящего куста. Поговори с ним, гласила белая надпись.

Неожиданно быстро – во всяком случае, так мне показалось – мы добрались до вокзала. Мои мысли крутились вокруг горящего куста, перескакивали на воспоминание о стоящей возле кровати Лене с ножом, на Керуака, музыку Hawkwind. Я вдруг понял, что мир стал восприниматься мной с иной, никогда прежде не занимаемой точки зрения. Мир стал обширной 3D-моделью, с которой я могу взаимодействовать и за которой нет ничего: ни связей, ни мнений и отношений, ни ненависти и вражды. Вообще ничего, кроме движущейся картинки со специфическим сюжетом. Мир между двумя картинам. И самым странным было понимание, что это ни хорошо, ни плохо. Это просто есть, и с этим приходится мириться. А ещё промелькнула мысль, что если я и свихнусь когда-нибудь, то поспособствует мне именно эта «3D-модель» и мысли о ней.